25 февраля 2020 
Барабанова Надежда Хочу порассуждать о преимуществах и недостатках занятий как с носителем, так и с преподавателем, который говорит на вашем родном языке.
Мы не будем брать случаи откровенного непрофессионализма. Мне неинтересно писать про носителей, которые не имеют никакого понятия о педагогике и не знают, что делать с вами на уроке. Либо о наших соотечественниках с такой же проблемой.
Нет, мы будем рассуждать о профессионалах своего дела, которых, как я надеюсь, всё же намного больше с каждой стороны.
Итак, русский преподаватель, такой, как я.
Или всё-таки носитель языка?
Давайте посмотрим на них.
А кстати, можно ли достичь уровня носителя? Вот я, например, могу ли сказать, что владею языком на таком уровне? Сдала С2, читаю и смотрю фильмы на французском, говорить мне не сложнее, чем на русском. Я — носитель?
В связи с этим вспоминается известная фраза про велосипед. Знаете: если в детстве у тебя не было велосипеда, то ты можешь сейчас ездить на Бентли. Но всё равно велосипеда у тебя не было.
Что-то подобное можно сказать про преподавателей, которые учат не своему родному, а чужому языку. Чтобы не обидеть коллег, буду дальше говорить только про себя.
Я могу учиться всю жизнь. Каждый день читать и слушать что-то на французском. Иметь С2 и даже пересдавать его (DALF пожизненный, но есть ещё TCF, думаю, м. б. тоже сдать). Могу жить во Франции, работать там, даже создать семью и воспитывать ребёнка.
И всё-таки французский — не мой родной язык. Моя мама говорила мне «агу, мой хороший» по-русски. В детстве я лопотала «фабачка» и «кофечка», а не «ffien» и «ffat». И когда я была подростком, я говорила «да иди ты нафиг» или «ну, клёво», а не французские аналоги этих фраз. Я хорошо помню Ельцина, Жириновского, Якубовича и Екатерину Андрееву. Меня раздражают одни и те же лица в телевизоре под новый год. Вы, наверное, догадались, о ком я, если мы росли в одной стране. А французские политики и телеведущие не вызывают у меня никаких чувств. У меня нет воспоминаний, связанных с ними.
Я знаю анекдоты про чукчу, но не про бельгийцев. Вернее, ок, про бельгийцев тоже знаю. Но я не рассказывала их в детстве, а прочитала в учебнике.
Вспоминается интересный случай: с коллегой мы были во Франции, организовали группу студентов для поездки в лингвистическую школу. И вот решили сходить на спектакль. Юмористический. Что сказать? Как говорят мои студенты, «все слова понятны». Но вот юмор… Отсылки к каким-то политикам, мэрии, каким-то событиям, происходившим в городе… Мы же этого ничего не знали. Поэтому смеяться получалось не всегда.
Что бы я ни делала сейчас, я никогда не смогу восстановить эту прослойку, которой у меня не было. Я не француженка, потому что не родилась там. Росла совсем в другой культуре. Я не знаю, какие мультики смотрели французские дети-подростки в 90е, какие песни они пели и от кого фанатели. А если узнаю, то пережить это я уже никогда не смогу.
Поэтому моё знание языка — в первую очередь академическое. Возможно, это слишком самонадеянно, но предполагаю, что пишу в целом грамотнее среднестатистического француза. И книг на французском, наверное, прочитала больше, чем условный французский «любитель пива и телика». Я даже могу ругаться по-французски, мои коллеги-французы делают мне комплимент: моя речь звучит естественно…
Но у меня нет того культурного пласта, который есть у всех, кто жил и рос во Франции, пока я жила в России.
Так что же, моё знание языка — не настоящее, искусственное? Честно — считаю, что да. Учить язык можно, а выучить — нет. Можно только приближаться к идеалу, причём приближаться до бесконечности.
Помните такой график — гипербола? Это линия, которая всё приближается к осям Х и Y, но никогда не соприкоснётся с ними.
Это грустно, обидно? Да нет, не думаю. Обиднее было бы, если бы идеала можно было достичь. Потому что: а что дальше, куда идти?
А теперь про моё преимущество! Которого нет у носителя языка и никогда не будет, потому что это нужно _пережить_.
Носитель языка преподаёт свой язык, который усвоил в раннем детстве. Он никогда не учил его как иностранный. А значит, не переживал трудностей, которые предстоят всем, кто берется за изучение языка.
Вот, в самом деле, я могла бы, теоретически, преподавать русский как иностранный. Этому можно научиться. Я даже узнала бы, какие именно темы труднее всего для тех, кто изучает наш язык, и как их можно подать.
Но по-настоящему прочувствовать, узнать на своей шкуре эту трудность мне уже не дано. Меня не беспокоят падежи и тот факт, что мы говорим «конь — коня», но «путь — пути». Что «делать — сделать», но «брать — взять». Я не зубрила это, не делала упражнения на это. Я просто всегда это знала.
Да, с опытом я поняла бы, что самое трудное в нашем языке и как это можно отработать. Но поняла бы со стороны, «свысока».
Тогда как французский я учила сама. Знаю по себе, какие темы сложные. Почему я стала делать подробные, детальные объяснения грамматики? Потому что мне когда-то их не хватало.
Вы заметили, что в учебниках, которые издаются во Франции, практически отсутствует такая важная тема, как артикль? Тогда как любой русский преподаватель знает, что упражнений на артикли не хватает катастрофически, даже если собирать их по всем пособиям. Для французов артикль — так же естественно, как для нас, например, падежи.
Преподаватель — не носитель сам прошел через изучение этого языка и знает, как тяжело может быть иногда. В этом, на мой взгляд, наше преимущество. Мы понимаем учеников.
Есть и ещё одно преимущество у меня и моих коллег. Мы, в отличие от носителей, можем быть для учеников примером того, что упорство и труд должны привести к блестящим результатам. Ведь носитель языка никаких усилий не прикладывал, чтобы этот язык выучить, он просто усвоил его в раннем детстве. Да, конечно, шлифовал на уроках французского как родного в своей школе, но говорить-то он научился сам, легко и естественно.
А ещё мы, русские преподаватели французского, можем иметь учеников, которые превзойдут нас.
Ну в самом деле, превзойти носителя невозможно, мы только что рассмотрели это. Можно научиться писать грамотнее, чем носители, и даже выучить всякие сложные случаи вроде «la chanteuse que j’ai entenduE chanter», но «la chanson que j’ai entendU chanter». Ну и что? Знание этого правила не сделает меня француженкой и никак не поможет мне ещё раз пережить детство и юность, только в Париже.
Зато мой ученик всегда может сказать: «Я тоже так смогу». И это правильно. Либо: «Я смогу научиться ещё лучше». И это тоже правильно.
Иметь учеников, у которых получается ещё лучше, — наверное, самая большая гордость для учителя. Я хотела бы, чтобы мои ученики в конце концов превзошли меня.
И уверена, что это реально.
Рубрика: 
